Трансформация этнической идентичности и правовой статус малочисленных народов Дагестана

14.11.15 20:04




Социально-экономические, политические преобразования современного российского общества сопровождались ростом этнической идентичности у народов проживающих на территории России и особенно ярко усиление этнической идентичности характерно для малочисленных дагестанских народов с требованием определить, во-первых, их этнополитический статус, во-вторых, признать их коренными малочисленными народами. Однако слабость экономического развития республики не позволяла им в полной мере реализовывать свои права и требования, которые большей частью носили этнический оттенок.


Характерное для современности усиление миграционных процессов, «смешивающих» народы, культуры, языки, сопровождается страхом «раствориться» в крупных народах, поэтому для этнических общностей возрастает значимость сохранения своей этнокультурной самобытности, традиций, обычаев, национального языка и т. д. Особенно сильно таким тенденциям подвержены малочисленные этносы, которые в силу объективных и субъективных причин не в состоянии более сохранить национально-специфическое, следовательно, вынуждены бороться за свою этническую идентичность.
Вторая половина XX столетия характеризуется ростом процесса этнического, национального самоопределения, возрастанием фактора самоидентификации, осознанием принадлежности к определенному народу, этнической общности. Интенсификация процессов этнической идентичности объясняется реакцией отставших в развитии народов на этнокультурное разделение труда, порождающее экономическую и технологическую экспансию более развитых народов, мировой социальной конкуренцией, в результате которой усиливается внутриэтническое взаимодействие, несмотря на унификацию материальной и духовной жизни, а также повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и облегчением процессов их сплочения, благодаря средствам массовой коммуникации [1].
В научном сообществе возрастание этнической идентичности, охватившее практически все мировое сообщество, обозначено как этнический парадокс, как процесс, способствующий все нарастающей унификации духовной и материальной культуры. Наблюдающийся в массовом сознании россиян рост интереса к своему историческому наследию, национальным традициям и обычаям, ценностной символике, национальной культуре выливается в самые различные формы: от попыток реанимации старинных обычаев и обрядов, фольклоризации профессиональной культуры, поисков
«загадочной национальной души» до стремления создать или восстановить свою национальную государственность [2].
Исследователи рост этнической идентичности российских народов объясняют комплексом причин, к которым относятся: 1) имперское колониальное наследие, в частности, приоритет православной церкви, даже в годы гонения на религию – когда все церкви были «плохие», православная была все-таки немного лучше; 2) преступления против человечества (депортация целых народов, репрессии против национальной интеллигенции);
3) произвольность этно-территориального членства страны: только 53 народа из более чем 100, проживавших на территории бывшего СССР, имели свои территориальные единицы, была установлена их строгая иерархия – союзные республики, автономные республики, автономные области, автономные округа. А статус национально-государственных образований и их границы очень часто определялись без учета реального расселения народов. В этой ситуации задолго до распада СССР многие этносы стремились к самоопределению [3] и, как следствие, у многих жителей бывших республик СССР, внезапно оказавшихся нежелательными иммигрантами, проявляется «синдром навязанной идентичности», сопровождающийся «усилением этнической компоненты в противовес гражданской, что приводит к активизации механизмов социально-психологической защиты, итогом которой является этническая идентичность и этническая интолерантность» [4].
Человеку всегда необходимо ощущать себя частью «мы». В период острой социальной нестабильности многие люди «погружаются» в субкультуры, которые в данный момент представляются более устойчивыми группами, способными защитить их интересы, и этнос – одна из таких групп, в осознании принадлежности к которой человек ищет опору в жизни. Этническая общность, отмечают исследователи, – это межпоколенная группа, она устойчива во времени, для нее характерна стабильность состава, каждый человек обладает устойчивым этническим статусом, его невозможно «исключить» из этноса. Благодаря этим качествам этнос является для человека надежной групповой поддержкой.
В настоящее время конструирование идентичности этнической общности как самоорганизующейся системы сопровождается установлением собственной иерархии разнообразных ролевых принадлежностей, основанной на действии обязательных в рамках общности норм, правил и процедур, и подкрепляется нормативным распределением социальных статусов и авторитетов. Надо отметить, что юридическое признание равного этнического статуса народов, этнических общностей в многонациональном государстве не означает их реального равноправия, здесь дает знать о себе так называемая модель «правления большинства», неизменно сопровождающаяся возникновением этнической конкуренции, соответственно, иерархизация этнического статуса. Причина кроется в том, что определение и распределение правовых гарантий не всегда происходит с учетом разнообразия этнических общностей, их культурного, социально-экономического положения. В результате такой политики малочисленные народы и этнические группы вынужденно интегрируются в политическое, культурное пространство и занимают нишу «нацменьшинств». При этом необязательно, чтобы их культура, религия, национальные традиции, типы хозяйствования отличались друг от друга, поэтому межнациональное противостояние в латентной форме всегда будет давать знать о себе во взаимоотношениях между малочисленными и более крупными народами. Несмотря на отсутствие политики, направленной на сохранение культурной самобытности малочисленных этносов, они могут неосознанно культивировать свои группообразующие признаки, придавая им особую значимость и ценность, которая «находит свое выражение в параллельно развивающейся
«мобилизационной» этнизации меньшинств, направленной на сохранение характерных для них атрибутов традиционной идентичности, отличной от доминирующей идентичности» [5].
В современный период, несмотря на деятельность государства и политических деятелей, ставящих вопрос о приоритетности прав личности, этнические образования заявляют о своих коллективных правах. Следовательно, необходимо отказаться от политики унификации, строительства новых крупных «этнических общностей», объединенных вокруг новой «национальной идеи», потому что результатом может явиться ущемление статуса и интересов малочисленных народов, игнорирование их права на этническое самоопределение и сохранение национальной самобытности, ценностей и культуры. Необходимо учитывать этническое самочувствие народов, ибо при потере социально-политических ориентаций осознание принадлежности к определенной этнической группе может отодвинуть на периферию иные ценностные ориентации.
Изучение идентичности выявило свойственные данному процессу, как и каждому общественному явлению, противоречия. Исследователи (Р.Г. Абдулатипов, Э.А. Баграмов, М.Н. Губогло, В.В. Мунтян и т. д.) рассматривали противоречия, характерные национальному самосознанию [6] и к таковыми являются 1) познавательные, 2) нравственно-эмоциональные, 3) поведенческие. В процессе познания и самопознания характерно существование, соответственно, и проявление противоречий познавательного характера. Они возникают при столкновении и знакомстве с материальной и духовной культурой, традициями и обычаями, историческим наследием другого этноса, приводя к осознанию существующих различий между народами. Полученные знания не всегда соответствуют существовавшим до этого и существующим представлениям, что может явиться почвой для их изменения, следовательно, и возникновения противоречий.
Противоречия нравственно-эмоционального характера формируются на базе познания отличительных черт другого народа: (у «нас» определенные понятия и принципы нравственности, а у «них» – не такие), способствуя возникновению негативного отношения и отрицательных эмоций. На основе вышеперечисленных противоречий образуются противоречия поведенческого характера как своеобразное непризнание их правил, норм поведения, исторического наследия и т. д.
Изучение этнической идентичности позволило определить факторы, трансформирующие этническую идентичность малочисленных народов республики, которые условно подразделены на:
1. Факторы дореволюционного периода. В дореволюционной России существовало пренебрежительное отношение к дагестанским народам как отсталым социальным образованиям, находящимся на низкой стадии социально-экономического и культурного развития, которое искусственно поддерживалось царским правительством. Экономическая отсталость дагестанских народов объясняется, во-первых, их малочисленностью, отсутствием возможностей для создания сильной экономической базы, способной развивать край, во-вторых, географическим расположением Дагестана, затруднявшим передвижение населения, обусловливая замкнутость и обособленность каждого народа, села и, как следствие, низкий уровень социально-экономического и культурного развития.
2. Факторы послереволюционного периода. Послереволюционные преобразования привели к коренной ломке устоявшихся традиций ведения хозяйства дагестанских народов, началось строительство нового общества, втянувшее дагестанские этносы в процесс построения социалистического общества. Искусственно вносимое в национальную жизнь и образ жизни, «чужеродное» встречало непонимание и непризнание в общественном сознании дагестанских народов. На деформацию этнической идентичности определенное влияние имела господствовавшая идеология, которая где-то сглаживала, где-то отрицала особенности традиций и национальной культуры, жесткой цензуре подвергалось историческое наследие дагестанских народов. Многие письменные памятники в республике уничтожались по той причине, что были написаны на арабском языке, в то время как в государстве, в котором доминировало атеистическое воспитание, арабский язык и письменные тексты на нем ассоциировались с мусульманской религией, следовательно, считалось неприемлемым существование такого рода наследия.
Замалчивались достижения народов Дагестана в области культуры, большое распространение имели утверждения, что дагестанские народы не имели письменности. Между тем известно, что у народов Дагестана еще в XVI–XVII вв. была своя письменность, основанная на арабском алфавите.
Имена талантливых горских ученых и просветителей были преданы забвению. Проблемы дагестанских языков, необходимость создания письменности и т. д. вплоть до 1928 г. не решались. Обучение в школах I ступени и всю культурно-просветительскую и массово-политическую работу только в 1928 г. перевели на языки народов Дагестана.
Существовавшая система противопоставила национальное интернациональному, что особенно сильно сказалось, в первую очередь, в городской местности, где выросло не одно поколение, не владеющее родным языком и необходимость знания которого оказалась не столь значимой. В то же время нельзя отрицать огромные позитивные процессы, происходившие в социально-экономическом, культурном развитии практически всех народов Дагестана, в социальной структуре, качественном росте их этнического самосознания, выражавшемся в целенаправленном изучении национальной истории народа, края, определении своего места среди других народов, появлении возможностей для более свободного и всестороннего развития этнокультуры и т. д.
Несмотря на большие катаклизмы в российской истории в конце прошлого столетия, благодаря происходившим в обществе переменам в духовную жизнь дагестанских народов стали возвращаться многие ценные исторические труды, которых ранее невозможно было опубликовать, появились исследования, по-новому освещающие исторические события и деятельность исторических личностей. Конечно, не так все благополучно обстояло в сфере межнациональных отношений. Гласность и демократия привели и к другой крайности, появлению «исторических трудов» совершенно не соответствующих исторической действительности, часто оскорбляющих национальное достоинство и обвиняющих соседние народы.
Например, социально-экономическая и культурная жизнь народов андо-цезской группы в конце XIX – начале XX вв. в целом развивалась относительно медленными темпами. В первые годы Советской власти в Дагестане и в период строительства основ социалистической экономики положение этих народов улучшилось весьма незначительно.
Довольно тяжелым испытанием для малочисленных народов республики, деформировавшим их этническую идентичность, явилось принудительное переселение андо-цезских народов в 1944 г., после репрессии чеченцев, на территорию Чечено-Ингушской АССР. Переселению было подвергнуто население 21 горного района, в том числе Цунтинского, Цумадинского, Ахвахского, Гумбетовского и других. Переселенцы оказались в иных природно-географических и социальнокультурных условиях. Традиционный уклад их жизни был разрушен, процесс их адаптации происходил болезненно, о чем свидетельствуют исторические факты. В письме секретарю обкома ВКП (б) А.М. Алиеву (28 февраля 1946 г.) указывалось:
«В 1944 г. из 19 высокогорных районов Дагестанской АССР во вновь осваиваемые Андалалский, Веденский, Новолакский, Ритлябский и Шурагатский районы переселены 15746 хозяйств. В связи с заболеванием в 1944–1945 гг. переселенцев малярией, материальной необеспеченностью и т. д. привело к тому, что с июня 1944 г. по сентябрь 1945 г. самовольно выехали в районы выхода на прежние места жительства 1543 хозяйства» [7].
Последствиями принудительного переселения в 1944 г. и возвращения в 1957 г. в Дагестан малочисленных народов республики, например андо-цезских народов, являются, во-первых, нарушение их традиционного образа жизни, вовторых, расселение на равнинных территориях республики привели к разрыву хозяйственноэкономических, культурных и внутриэтнических связей, которые негативно отразились на их этническом самочувствии. Таким образом, ущемленность этнического положения, невнимание со стороны государственных органов власти к социально-экономическим, политическим, этническим проблемам малочисленных этносов, нерешенность вопроса по возмещению им материальных потерь является основой сохранения межэтнической нестабильности в современном дагестанском обществе.
3. Факторы перестроечного периода проявляются в том, что развал экономической основы общества отразился на духовной сфере, произошла ломка и смена духовно-нравственных ценностей. Характерным для данного периода является процесс грубого противопоставления народов, попытки поиска «врагов» народа среди соседних народов, сформировались чуждые для советской идеологии формы национализма, нетерпимости во взаимоотношениях ранее дружественных народов и самое отвратительное явление – наделение ярлыками, оскорбляющими как личность, так и целые народы.
Существование неблагоприятного климата в межэтнической сфере приводит к тому, что каждый народ свой национальный интерес (особенно в экономической сфере) не может удовлетворить только за счет собственных усилий. Нужен еще дополнительный внешний источник, который зависит от отношения данного народа к другим, в первую очередь, к соседям. И если это отношение негативно, то рассчитывать на полноту удовлетворения интереса народа не приходится. Он будет испытывать постоянный дефицит в политической, экономической и культурной сферах. А это, в свою очередь, будет провоцировать его на внешние «подвиги», тем самым еще больше ухудшать вокруг него межнациональную ситуацию [8].
Рост этнической идентичности вызван не только активной деятельностью творцов национальных идей, взглядов, но и тем, насколько эти идеи, взгляды проникнуты в массовое сознание. В 80-е гг. прошлого столетия активность национальных движений содействовала политизации этнической идентичности не только «конфликтующих», но и «мирных» народов, вылившаяся в поиск собственного пути развития, обострила общественно-политические и межнациональные противоречия. Проникнутое в массовое сознание политизированное мнение сформировал стереотип, что достижение определенных целей, решение сложных межэтнических проблем возможно только при помощи массовых выступлений, действий, а это, в свою очередь, вовлекало в движение большие пласты людей, до конца не понимавших поставленных целей, при одновременном манипулировании их поведением. Идеи национальной независимости, стремительно распространяясь в обществе, в определенный момент становились ведущими элементами этничности.
Заметному обострению межэтнической ситуации и росту этнического фактора в республике способствовало принятие Закона РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» (1991 г.), который негативно был воспринят насильственно переселенными дагестанскими народами. На фоне реабилитации проживающих в республике чеченцев-аккинцев, вопрос о материальной и духовной реабилитации своего народа неоднократно поднимается малочисленными народами, особенно дидойцами. В постановлении районного собрания Цунтинского района «О насильственном переселении дидойцев в 1944 г. на земли репрессированных чеченцев, а в 1957 г. обратно» (10 марта 2005 г.) отмечается, что «в результате двойного насильственного переселения жителей нашего района в 1944–1957 гг. до сих пор нерешенными остались многие проблемы, вызванные бездушной национальной политикой прошлого и продолжающиеся по настоящее время, нанесен огромный моральный и материальный ущерб коренному малочисленному дидойскому народу, его генофонду. Вот так государство нарушило фундаментальные права человека и гражданина, попрало человеческие ценности и достоинство граждан и жителей исторически сложившихся вольных дидойских обществ. У нас есть достаточные основания утверждать, что дидойцы пострадали не меньше чеченцев и что они живут по сей день в гораздо худших условиях по сравнению с теми, на кого распространяются льготы, предусмотренные Законом РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» [9]. Поэтому цезы в своих обращениях заявляют о необходимости принятия Закона РФ «О насильственно переселенных народах на территории Российской Федерации» и предлагают при обсуждении законопроекта «О горных территориях Республики Дагестан» уделить внимание восстановлению исторической справедливости, исправить ошибки, допущенные властями страны в 40-е – 50-е гг. прошлого века в отношении горских жителей Дагестана, возмещению морального и материального вреда, выплаты компенсаций» [10]. К проекту Закона РФ ««О насильственно переселенных народах на территории Российской Федерации» по Республике Дагестан» было составлено «Финансово-экономическое обоснование компенсационных затрат за несохранившиеся домостроения» (2000 г.), которое, к сожалению, не нашло своего практического воплощения в жизнь и, как следствие, отрицательно отражается на этническом самочувствии принудительно переселенных народов республики и деформирует их этническую идентичность.
Несмотря на заявления и обращения представителей насильственно переселенных малочисленных дагестанских народов в самые различные структуры власти, меры по их реабилитации, к сожалению, не были приняты. Например, нерешенность этнических проблем дагестанских малочисленных народов вынудила одного из активистов дидойского народа выступить в парламенте Грузии (2010 г.) с заявлением:
«Дидойцы хотят стать гражданами Грузии». Заявление, приобретшее международный характер, было поддержано на общественном собрании дидойцев (4 января 2011 г.) с уточнением, что только такими методами можно было обратить внимание на этнические проблемы цезов. Ущемляющими права цезов, этнолидеры дидойцев, считают невключенность их в Единый перечень коренных малочисленных народов Российской Федерации, участие в выборах главы Цунтинского района представителей Бежтинского участка, который не подчиняется главе района, непредставленность дидойцев в структурах республиканской власти, впрочем, как и на местном уровне («Цунтинский район подвергается засилью начальников из недидойской национальности»), непризнание дидойцев репрессированным народом, невозможность учредить дидойскую республиканскую газету. В отличие от других малочисленных дагестанских народов, которые так ярко не обозначают свои этнические проблемы, цезы подчеркивают: «У нас, у дидойцев, великая история и самобытная культура! У нас совершенно другой язык и соответствующие нормальному этносу социальные и культурные запросы» [11].
Стремлением дидойцев обратить внимание на свои этнические проблемы является митинг (17 мая 2011 г.) с лозунгами: «Почему на основе архивных материалов 1944–1957 гг. до сих пор не придали дидойцам статус репрессированного народа Дагестана? В 1957 г. дидойцев лишили родного языка. Исправьте ошибку прошлых лет и верните дидойцам письменность, историю и культуру.
14 января 1957 г. против воли дидойцев в систему образования ввели аварский язык как родной... и только в 2002 г. мы отделились и обозначили себя дидойцами» [12].
Нераспространение на свою этническую общность положений федерального Закона «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации», андо-цезские народы рассматривают как ущемление своего этнического положения и статуса, поэтому трансформация их этнической идентичности проявляется через требование определить их особый статус как коренных малочисленных народов с апелляцией к вышеназванному закону. В этой связи представляется необходимым рассмотреть особенности применения положений вышеназванного закона к малочисленным дагестанским народам.
Российская Федерация – полиэтническое государство, в котором проживает свыше 140 народов, в том числе 65 малочисленных, из них 30 коренных малочисленных народов Севера, в той или иной степени сохраняющих свой традиционный хозяйственный и культурный уклад жизни [13]. Основными международными документами в области прав человека и национальных меньшинств являются Декларация ООН «О правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам» (1992 г.), Рамочная Конвенция Совета Европы о защите национальных меньшинств (1995 г.). Среди принятых актов для России значимы Рекомендация
Комитета министров Совета Европы «О преподавании языков сопредельных государств в приграничных регионах» (2005 г.) и «Модельный закон о языках» (2004 г.) – документ Содружества независимых государств (СНГ), имеющий отношение к защите прав национальных меньшинств. Однако следует признать, что в самой России нормативно-правовые акты, направленные на защиту прав этноменьшинств, в настоящее время немногочисленны. К ним можно отнести Конституцию, Конвенцию о защите прав человека и основных свобод (1950 г.), Протокол № 1 (1952 г.), Протокол № 4 (1963 г.), Протокол № 7 (1984 г.), федеральные законы «О библиотечном деле» (1994 г.), «О национально-культурной автономии» (1996 г.), «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (1999 г.), Указ Президента РФ «Об утверждении стратегического курса Российской Федерации с государствами-участниками Содружества Независимых Государств» (2005 г.).
Россия подписала и ратифицировала международные документы, имеющие отношение к защите национальных меньшинств: Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него (1948 г.), Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации (1965 г.), Международный пакт о гражданских и политических правах (1966 г.), Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (1966 г.), Конвенция о пресечении преступления апартеида и наказания за него (1973 г.), Конвенция о правах ребенка (1989 г.), Рамочная Конвенция о защите национальных меньшинств (1995 г.), Всеобщая Декларация ЮНЕСКО о культурном разнообразии (2001 г.). В то же время в России практически не учитываются рекомендации, разработанные экспертами ОБСЕ в рамках деятельности комиссара по правам этноменьшинств, к числу которых относятся Гаагские рекомендации о правах национальных меньшинств на образование (1996 г.), Ословские рекомендации по языковым правам национальных меньшинств (1998 г.), Лундские рекомендации об эффективном участии национальных меньшинств в общественно-политической жизни (1999 г.). В этой связи совершенно правомерно утверждение, что «основная тенденция современной политики России в области этнокультурного развития и защиты языкового разнообразия состоит в повышении роли просветительской и образовательной работы, и в том направлении все более активна деятельность структур гражданского общества» [14].
В Законе «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» отмечается, что коренными малочисленными народами России являются народы, «проживающие на территориях традиционного расселения своих предков, сохраняющие традиционный образ жизни, хозяйствование и промыслы, насчитывающие в Российской Федерации менее 50 тыс. чел. и осознающие себя самостоятельными этническими общностями». В настоящее время важным является определение правового статуса малочисленных дагестанских народов, по каким критериям их относят к категории «коренные малочисленные народы». В отличие от России, проблема коренных малочисленных народов широко разрабатывается в зарубежных государствах. Так в большинстве рабочих определений, используемых международными организациями (МОТ, рабочая группа по коренному населению Подкомиссии по предупреждению дискриминации и защите меньшинств Комиссии по правам человека Экономического и Социального Совета ООН, Всемирный Банк и т. д.), выделяются критерии отнесения конкретных групп к категории «коренных»: 1) самоидентификация, 2) недоминирующее положение, 3) преемственность с прежним населением страны, 4) связи с территориями предков, 5) особый образ жизни и экономический уклад, связанный с хозяйством присваивающего типа [15].
В 2001–2005 гг. операционная политика Всемирного Банка в отношении коренных народов еще раз подверглась пересмотру и уточнению. Новая политика была отражена в Операционной директиве Банка 4.10 (2005 г.). В соответствии с уточненной дефиницией «терминами «коренной народ», «коренные национальные меньшинства»,
«группы племен» и «официально зарегистрированные племена» определяются социальные группы, обладающие социальными и культурными особенностями, отличающими от доминирующих групп общества, что подвергает их риску оказаться в неблагоприятном положении в процессе развития. Социально-экономический статус многих подобных групп ограничивает их возможности в отношении зашиты своих интересов и прав на землю и другие производственные ресурсы или участия в процессе развития и получения выгод от него» [16].
Таблица 1 Сравнение критериев, используемых в определениях коренных народов в международном праве и российском законодательстве [17].

Критерии //
Источник определения Само идентификация Особый образ жизни, экономический уклад Отличия от других групп, этнокультурная самобытность Связь с территорией предков Уязви мость, депривированность, недоминирование
Конвенция МОТ № 107 (1957) – √ √ √ √
Конвенция МОТ № 169 (1989) √ √ √ √ –
ООН (определение
Мартинеса Кобо) √ – √ √ √
Операционное заявление Всемирного Банка 1982 г. (ОМS) – √ √ √ –
Операционная директива Всемирного Банка 1991 г. (ОD) √ √ √ √ √
Операционная директива Всемирного Банка 2005 г. (ОD) √ √ √ √ √
Российское законодательство √ √ √ √ √
Проблеме самоуправления и самоопределения малочисленных коренных народов посвящено множество работ, внушителен объем специальных публикаций, освещающих исторический и современный опыт решения этих проблем в России, потому что «проблемы самоопределения и самоуправления относятся к числу наиболее острых и – если говорить о ситуации с правами коренных народов в целом – до сих пор не нашедших удовлетворительного решения проблем современного конституционного и международного права. Из всех требований коренных народов к правительствам государств и международным организациям, пожалуй, лишь попытки реализации права на землю встречают столь же упорное сопротивление властей. Причины такого положения – не только незаинтересованность правительств, политических и экономических элит в удовлетворении противоречащих их интересам требований, но и весьма устойчивые стереотипы мышления и клише, сложившиеся еще в эпоху колониализма и с тех пор мало изменившиеся» [18]. В современной научной литературе под правами национальных меньшинств понимается признание того факта, что национальные особенности дают меньшинствам особые коллективные права. Попытки разработать приемлемые определения
«права коренных народов» обычно приводят к утверждению о связи этих народов с землями, где они живут и трудятся «с незапамятных времен», и непростому политическому вопросу, действительно ли они владели землей или же обладали на нее иными правами [19].
Признание определенных прав коренного населения на землю было официально провозглашено в 169-й Конвенции МОТ (1989 г.), во второй части которой речь идет о земельном праве коренных малочисленных народов, причем особое внимание уделяется коренному населению, живущему за пределами традиционных территорий.
В 1924 г. при правительстве России в целях законодательной и экономической защиты интересов народов Севера был создан Комитет содействия народам северных окраин. Помощь государства этим народам предполагалась продолжать до тех пор, пока каждая из малых народностей Севера «не дорастет до самостоятельности в виде самоуправляющейся хозяйственной и политической единицы». В 1925 г. был законодательно закреплен список «малых народов Севера», который впоследствии послужил основой для создания известной в советском законодательстве новейшего времени группы из 26 народов. Эти народы объединялись в одну группу на основании следующих критериев: 1) относительно малая численность,
2) ведение традиционных отраслей хозяйства, 3) образ жизни, 4) низкий уровень социально-экономического развития. Кроме того, данные народы характеризовались известным своеобразием системы ценностей, ведущим к неприятию привносимого и навязываемого образа жизни, и относительной изоляцией от административных и экономических центров [20].
Риторика ««вымирания» малочисленных сообществ, фокусировавшая внимание на численности группы, диктовала государству принятие комплекса мер по защите малочисленных групп и создавала «естественную шкалу» для разделения всех автохтонных групп на «находящихся под угрозой вымирания» и «благополучных». Своеобразным пережитком этой логики в современном российском законодательстве является принятие 50-тысячного порога численности в ст. 1 Закона «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (1999 г.), воспроизведенного также в ст. 1 Закона «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири, Дальнего Востока Российской Федерации» (2000 г.) и в ст. 1 Закона «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири, Дальнего Востока Российской Федерации» (2001 г.). Введение этого критерия на исходе XX столетия объясняется необходимостью разведения и различения понятий «коренной народ» и крупных групп автохтонного населения, хорошо интегрированных в политическую и экономическую системы страны» [21].
Если обратиться к историческим фактам, то процесс принятия Закона РФ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» был довольно сложным. В 1995 г. Государственная Дума разработала Закон «Основы правового статуса коренных малочисленных народов России», который дважды не был принят с мотивацией о несоответствии ряда положений закона нормам Конституции. 22 мая 1996 г. Государственная Дума принимает его в третьем чтении, а 5 июня того же года он был отклонен в Совете Федерации России. И только 16 апреля 1999 г. Государственная Дума приняла Закон с формулировкой «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации», который был одобрен Советом Федерации и подписан президентом России (30 апреля 1999 г.).
Принятие вышеназванного закона активизировало деятельность этнолидеров малочисленных дагестанских народов, в том числе и андо-цезских. Правительство РФ приняло Постановление «О Едином перечне коренных малочисленных народов Российской Федерации» (2000 г.) и предложило правительству Дагестана подготовить и представить в Госсовет республики предложения о проживающих на территории Дагестана коренных малочисленных народах для последующего включения их в Единый перечень. 18 октября 2000 г. на заседании Госсовета РД рассматривались особенности применения Закона РФ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации». С информацией выступил министр по национальной политике, информации и внешним связям М.М. Гусаев. Суть проблемы в том, что изначально данный закон готовился для малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, которым в силу ряда факторов грозило физическое исчезновение. При обсуждении проекта закона депутаты Госдумы РФ трансформировали его и расширили, гарантировав права малочисленных народов, проживающих в исконных местах обитания по всей стране. В связи с этим под действие закона попадают дагестанские народы. Но тут обоснованно возникает вопрос: какие народы Дагестана должны быть признаны малочисленными? В законе записано, что таковыми могут считаться те народы, численность которых не превышает 50 тыс. чел. Вместе с этим, учитывая этническую уникальность Дагестана, по настоянию руководства республики в него включен пункт, который дает право Госсовету Дагестана самому определять, какие народы республики признать малочисленными.
При решении данного вопроса были предложены три варианта: 1) признать малочисленными народами только агульский, татский, рутульский и цахурский, численность которых соответствует критерию, установленному в федеральном законе; 2) вообще отказаться от этого статуса для народов Дагестана, чтобы не обострять межэтническую ситуацию в республике; 3) все народы Дагестана, указанные в его Конституции, признать малочисленными. Каждый из этих вариантов имеет свои преимущества. Вопрос о признании того или иного народа малочисленным коренным народом, проживающим на исконно традиционной территории обитания, далеко не праздный. Помимо некоторых преимуществ в решении социально-экономических проблем, закон предусматривает гарантии по квотированию представительства малочисленных народов в органах власти. Последнее обстоятельство очень важно для республики с учетом ее многонационального состава. Вместе с тем нельзя игнорировать и то, что если не все народы Дагестана будут признаны малочисленными, фактически получится, что, к примеру, лакское население, традиционно проживающее в среде рутульского народа в Рутульском районе, окажется лишенным некоторых преимуществ в социально-экономическом развитии, которыми по закону станет пользоваться малочисленный рутульский народ. Этих примеров в республике немало, и они, возможно, могут стать причиной некоторого раздора и трений между народами [22].
После дискуссий, на основании Постановления Госсовета РД (18 октября 2000 г. № 191), статусом коренных малочисленных народов наделены титульные народы республики (аварцы, агулы, азербайджанцы, даргинцы, кумыки, лакцы, лезгины, ногайцы, русские, рутульцы, таты, табасаранцы, цахуры, чеченцы-аккинцы), соответственно, народы андо-цезской и даргинской группы признаются малочисленными народами в составе аварцев и даргинцев, соответственно. Далее в республиканском Законе «О территории компактного проживания коренных малочисленных народов Республики Дагестан» (30 января 2003 г.) записано: «Признать территорией компактного проживания коренных малочисленных народов Республики Дагестан всю территорию Республики Дагестан», и кроме как принятия данного закона в отношении малочисленных народов органами государственной власти Дагестана, к сожалению, ничего не было сделано.
Закон «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» был неоднозначно воспринят в республике по ряду причин. Во-первых, многонациональность Дагестана и вытекающее отсюда политическое устройство установились в течение долгого периода времени и не подвергались каким-либо значительным изменениям, а принятие данного закона требует кардинальных преобразований именно в этой сфере, и какие последствия могут быть, никто не берется предсказывать. В настоящее время официально в категорию малочисленных этносов и обладающих этим правом национальностей с численностью меньше 50 тыс. чел. включены четыре этноса: агульцы, рутульцы, цахуры и таты. Однако количество самостоятельных в этнокультурном и, самое главное, в языковом отношении этносов в Дагестане, численность которых не превышает численность вышеназванных этносов, значительно больше, в частности, андо-цезская и даргинская группы (ко второй относятся два самостоятельных в языковом отношении и компактно проживающих народа – кубачинцы и кайтагцы).
Принятие закона о малочисленных народах, особенно если численность народа больше, активизирует деятельность их национальных лидеров, могущих поставить вопрос о национальном самоопределении, следовательно, неизбежен вопрос об участии в политической структуре, необходимости включения в список официально признанных народов республики (в настоящее время их 14, следовательно, придется добавить к ним еще 19). Опасение вызывает, что включение андо-цезских народов в структуру титульных этносов республики еще больше увеличит количество аварцев в политической системе Дагестана. Неменьшее опасение вызывает и то обстоятельство, что наделение народов, входящих в состав андо-цезской, даргинской и лезгинской группы, статусом малочисленных и соответствующими льготами для хозяйственного и культурного развития, неизбежно спровоцирует межэтническое обострение на территориях проживания малочисленных народов с другими дагестанскими этносами, которые могут поставить вопрос о защите их национальных интересов. Например, аварцы, проживающие в Цумадинском, Ботлихском и других районах совместно с андо-цезами, или же лакцы и лезгины в районах проживания малочисленных народов (Рутульский район) могут поднять вопрос о своей защите своих национальных интересов с мотивацией, что они проживают в таких же климатических и географических условиях, что и выделенные народы, следовательно, в неменьшей степени нуждаются в экономической и культурной поддержке и помощи. Прямая политизация показателя национальной принадлежности породили в республике две проблемные тенденции, которые имели непосредственное отношение к переписи населения 2002 г.: «появилась и крепнет ориентация среди представителей малочисленных этнических групп, входящих в состав наиболее крупных дагестанских национальностей, выделиться из их состава и приобрести самостоятельный этнический статус. Смысл этой ориентации совершенно ясен: приобретение статуса отдельной национальности открывает для неформальных лидеров этих малочисленных этносов включение в «список дагестанских национальностей», что обеспечивает гарантированный в определенных пределах допуск к важным политическим должностям. Наиболее эффективным способом, которым можно этого добиться, служит включение отдельной графой накануне Всероссийской переписи 2002 г. своей этнической группы в «список народов России», что ведет к превращению этой группы в «самостоятельную национальность»» [23].
В настоящее время, по сути, у всех юридически «непризнанных» этносов Дагестана есть инициаторы движения за признание самостоятельного этнического статуса. В период переписи населения 2002 г. развернулась деятельность национальной интеллигенции, направленная на фиксацию своей реальной этнической принадлежности: в газете «Дидойские вести» распространялись призывы указывать в качестве национальности не «аварцы», а «дидойцы» или «цезы», а в качестве родного языка – «дидойский». В ней же было опубликовано письмо С.А. Арутюнова, посвященное этническому статусу дидойцев. Аналогичную картину можно было наблюдать в Цумадинском и Ботлихском районах, где проживают малочисленные народы республики.
Проблема этнополитического статуса, социально-экономического развития, особенности этнической идентификации были затронуты в ходе социологического опроса. Характеристика социологического исследования. Социологический опрос по изучению этнической идентичности малочисленных дагестанских народов проведен в 2011 г. в Агульском (сс. Хутхул, Тпиг), Ахвахском (сс. Карата, Тадмагитль), Ботлихском (сс. Ботлих, Гагатли, Верхнее Годобери), Бабаюртовском (сс. Новый Борч, Кальял), Дахадаевском (с. Кубачи), Кайтагском (сс. Маждалис, Джирбачи), Рутульском (сс. Кина, Гемлец), Цумадинском (сс. Верхнее Гаквари, Тинди, Хонох, Хварши, Хуштада), Цунтинском (сс. Кидеро, Гутатли, Генух, Зехида), Хасавюртовском (с. Муцаул), Чародинском (с. Арчиб) районах, Бежтинском участке (сс. Бежта, Гунзиб). Методом случайного отбора опрошено в андо-цезской группе 1456 чел., даргинской группе – 255 чел. и лезгинской группе 512 чел.
В опросе 2010 г. опрошенные представители андо-цезской группы отметили, что у них была возможность во время переписи 2002 г. записать свою этническую (национальную) принадлежность: у 40,0 % «спрашивали национальную принадлежность», а у 32,2 % «не спрашивали национальную принадлежность». При этом 15,4 % «настояли на том, чтобы записать свою национальную принадлежность» и 10,5 % «отказали в этом переписчики». В опросе 2011 г. у представителей андо-цезской (35,7 %) и даргинской (41,2 %) группы «спрашивали национальную принадлежность»; не спрашивали этническую принадлежность у 32,5% андо-цезской и 32,2 % даргинской группе; 10,6% даргинской и 18,5 % андо-цезской группы настояли на фиксации своей национальной принадлежности; 3,1 % даргинской и 6,6 % андо-цезской группы отметили, что переписчики отказали им в фиксации их этнической принадлежности. Несмотря на сложности, фиксации своей национальной принадлежности добились генухцы (77,0 %), цезы (72,0 %), ботлихцы (16,0 %), кайтагцы (14,5 %), ахвахцы (11,9 %); «не спрашивали национальную принадлежность» у каратинцев (89,1 %), багулалов (63,3 %), чамалалов (60,0 %), кубачинцев (48,4 %), арчинцев (48,1 %), годоберинцев (44,0 %), ахвахцев (35,6 %), хваршин (31,0 %), бежтин (24,2 %), гунзибцев (23,9 %) и андийцев (21,2 %).
Внимания заслуживает позиция кайтагцев, большая часть которых отметили, что у них спрашивали национальную принадлежность (55,6 %), однако численность их в официальных материалах переписи незначительна, что является основанием для вывода: 1) процесс ассимиляции кайтагцев, причем добровольной, даргинцами и отсутствие у них стремления к самоидентификации, 2) официальные данные не отражают существующие тенденции к самоидентификации кайтагцев и кубачинцев, в отличие от народов входящих в состав андо-цезской группы. Полиэтничность Дагестана обусловливает определенную сложность этнологического исследования. Если в дореволюционный период развития республики национальный фактор существенной роли не играл, то в последующий период он усилился, особенно в период подготовки переписи населения. Благодаря принципиальной и жесткой позиции представителей андо-цезской группы в период переписи 2002 г., впервые после 1926 г., им удалось добиться фиксации своей этнической принадлежности.
Трансформация этнической идентичности малочисленных народов проявляется в стремлении повысить этнический статус народа и укрепить свое положение в общей системе этнической стратификации многонационального общества. В опросе респондентам был задан вопрос «Как вы относитесь к тому, чтобы причислить ваш народ к титульным народам Дагестана?» и положительно к обозначению этнического статуса своего народа с формулировкой «мы самостоятельный народ, со своим языком, культурой, социально-экономическим положением» относятся 40,6 %, при этом усматривая возможности получения привилегий «для экономического, культурного, социального развития» (21,3 %) и решения «этнических проблем» своего народа (15,6 %). Однако 17,7 % опрошенных придерживаются позиции «это приведет к борьбе за доступ к власти внутри малочисленных народов» и 17,5 % «устраивает то, что они находятся в составе более крупного народа». Позитивно к причислению их народа к титульным народам республики («мы самостоятельный народ, со своим языком, культурой, социально-экономическим положением») относятся ботлихцы (31,9 %), гунзибцы (34,8 %), ахвахцы (35,4 %), андийцы (35,5%), багулалы (37,6 %), тиндинцы (40,5 %), арчинцы (41,9 %), цезы (52,4 %) и чамалалы (93,6 %); годоберинцев (58,7 %), генухцев (40,0 %) и гунзибцев (34,8 %) «устраивает то, что они находятся в составе более крупного народа». Приведенные данные свидетельствуют о выраженности этнической идентичности народов андо-цезской группы, о тенденции обозначить этнический статус и этнические границы своей общности. Стремление малочисленных дагестанских народов повысить этнический и политический статус прослеживается в ответах на другой вопрос – «для сохранения и развития моего народа ему необходим особый социально-экономический статус в рамках нашей республики» (андо-цезская – 67,9 %, лезгинская– 49,6 % и даргинская – 45,5 % группы); «для сохранения и развития моего народа ему необходим особый статусвсоставеРоссии» (андо-цезская – 23,5 %, даргинская – 34,9 % и лезгинская – 41,8 % группы).
Предпочтение первой позиции отдали кубачинцы (39,1 %), ахвахцы (50,0 %), агулы (54,1 %), рутульцы (53,7 %), кайтагцы (53,8 %), багулалы (56,7 %), хваршины (58,6 %), чамалалы (58,8 %), тиндинцы (59,7 %), андийцы (66,7 %), ботлихцы (67,0 %), гунзибцы (67,4 %), арчинцы (67,9 %), бежтины (68,1 %), каратинцы (74,5 %), генухцы (77,7 %), цезы (82,7 %) и годоберинцы (92,4 %); второй позиции придерживаются цахуры (47,8 %), ахвахцы (38,1 %), тиндинцы (37,7 %), кайтагцы (37,6 %) и кубачинцы (29,7 %). Конечно, это сложная проблема, но она не исключает актуальности и необходимости оказания помощи малочисленным дагестанским этносам, а всякого рода декларации, что будут ущемлены права проживающих рядом народов, не приведут к стабилизации межэтнических отношений, ибо вопрос стоит так: смогут ли выжить малочисленные дагестанские этносы, и если да, долго ли это продлится в такой ситуации?
В России разработаны и профинансированы целевые программы «Дети Севера», «Экономическое и социальное развитие коренных малочисленных народов Севера до 2000 года», учитывающие экономическое, социальное, культурное развитие северных народов и направленные на сохранение традиционного уклада хозяйствования, самобытности, социокультурных ценностей. На основании приказа «Об утверждении распределения субсидий бюджетам субъектов Российской Федерации на поддержку экономического и социального развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации в 2010 году» (2010 г.) Министерством регионального развития было выделено240 млн. рублей [24]. К сожалению, в отношении малочисленных народов Дагестана, конкретно народов андо-цезской и даргинской группы, такие программы отсутствуют, по причине того, что эти народы не наделены соответствующим им этнополитическим статусом. Таким образом, вышеизложенное констатирует наличие этнических, социально-экономических, культурных, политико-правовых проблем у исследуемых народов, поэтому федеральной и республиканской власти необходимо принять меры по их мирному и скорейшему разрешению.
Литература:

[1] Воронина Н.И. Идентичность и толерантность в многокультурности российской культуры // Толе-
рантность в культуре и процесс глобализации. М., 2010. С. 393.
[2] Этнос. Идентичность. Образование. Труды по социологии образования. Т. IV. Вып. VI. //
Под. ред. B.C. Собкина. М., 1998. С. 31.
[3] Коновалова А.В. Формы проявления этнической идентичности в полиэтничном социуме //
Вектор идентичности на постсоветском пространстве. Ростов/н/Д, 2007. С. 120.
[4] Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской
России. М., 2003. С. 28.
[5] Майборода Э.Т. Этническая идентичность в концепциях коллективных прав человека // Вектор идентичности на постсоветском пространстве. Ростов /н/Д, 2007. С. 153.
[6] См.: Абдулатипов Р.Г. Человек. Нация. Общество. М., 1991; Он же. Природа и парадоксы националь- ного «Я». М., 1991; Абдуллаев М.А. Противоречия в сфере национальных отношений // Коммунист. 1990. № 17; Баграмов Э.А. О противоречиях в сфере межнациональных отношений и путях их разрешения // Политическое образование. 1989. № 12; Губогло М.Н. Предпосылки изучения современной этнополитической ситуации в СССР // Национальные процессы в СССР. М., 1991; Мунтян В.В. Подходы к разработке национальной политики в современных условиях // Национальные процессы в СССР. М., 1991; Голубкин В. Кризис национально-государственных отношений и перспективы СНГ в оценке зарубежных наблюдателей // Этнополис. 1992.
[7] ЦГА РД. Фр. 411. Оп. 3. Д. 18 «а». Л. 93-95.
[8] Иордан М. Наука национального примирения // ОНС. 1992. № 4. С. 114.
[9] Открытое письмо «Восстановите историческую справедливость» // Новое дело. 2010. 12 ноября. № 45. С. 25.
[10] Там же.
[11] Султанов-Барсов М. Сердечный факел... // Настоящее время. 2011. 18 февраля. № 6 (174). С. 1–2. [12] Дидойский протест // Республика. 2011. 20 мая. С. 5.
[13] Соколова З.П. Перспективы социально-экономического и культурного развития коренных малочисленных народов Севера (концепция развития) // Расы и народы. Выпуск 28. М., 2002. С. 61.
[14] Степанов В.В. Поддержка языкового разнообразия в Российской Федерации // Этнографическое обозрение. 2010. № 4. С. 103 – 104.
[15] Соколовский С.В. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма к принципу социальной справедливости // Этнографическое обозрение. 2008. № 4. С. 63.
[16] Там же. С. 67.
[17] Там же. С. 68.
[18] Соколовский С.В. Проблемы самоопределения и самоуправления // Этнографическое обозрение. 2001. № 2. С. 17.
[19] Соколова З.П. Указ. работа. С. 97.
[20] Соколовский С.В. Проблемы самоопределения и самоуправления... С. 20.
[21] Соколовский С.В. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма... С. 60– 61.
[22] Магомедов А. У народов Дагестана одна судьба // Дагестанская правда. 2000. 19 октября. С. 1.
[23] http://eawarn.ru/pub/EthnoCensus/WebHomePutPerepis/put_perepis05.htm
[24] Российская газета. 2010. 2 марта. № 42. С. 17.

Мадина Шахбанова

Старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии

Дагестанского научного центра РАН, кандидат философских наук

(Российская Федерация).

Прочитано :


Напишите комментарии

(В своих комментариях читатели должны избегать выражения религиозной, расовой и национальной дискриминации, не использовать оскорбительных и унижающих выражений, а также призывов, противоречащих законодательству .)

Публиковать
Вы можете ввести 512 символов

Новостная Лента