ИСТОРИЯ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕОРИИ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

14.11.15 19:05


Теория международных отношений важная и неотъемлемая часть современной политической науки. Также как и политология, теория международных отношений анализирует прежде всего реалии современного мира, но опирается на теоретический фундамент, созданный многовековым развитием политической мысли. Первые внешнеполитические концепции возникли одновременно с появлением государств. Большинство суждений о внешней политике и межгосударственных отношениях, высказанных древними мыслителями, сегодня звучат весьма наивно. Однако нельзя отрицать того, что некоторые из этих концепций вплоть до нынешнего столетия использовались в реальной внешнеполитической практике отдельных государств.


Например, внешняя политика традиционного Китая на протяжении веков в значительной степени вдохновлялась идеями, берущими своё начало в двух основных течениях древнекитайской политической мысли, конфуцианстве и легизме.

Леги́зм (фр. Légisme) — философская школа эпохи Чжаньго (Воюющих царств), известная также как «Школа законников» (кит. 法家, пиньинь: fǎjiā, палл.: фацзя). Основной идеей школы было равенство всех перед Законом и Сыном Неба, следствием чего являлась идея раздачи титулов не по рождению, а по реальным заслугам, согласно которой любой простолюдин имел право дослужиться до первого министра.

Конфуцианство породило представление об исключительном положении Китая по отношению к соседним странам и народам, его превосходстве над ними и привело впоследствии к изоляционизму. В основе внешнеполитической концепции легизма лежал прагматический принцип выгоды и пользы отношений Поднебесной с теми или иными «варварами» (под которыми понимались все остальные народы). Поскольку легизм делал ставку на принуждение и насилие как наиболее эффективные средства управления людьми, постольку и во внешнеполитической сфере он ориентировался прежде всего на силовые методы. Об этом свидетельствует выдвинутая легистами теория прямой зависимости могущества государства от его военных успехов. По существу, это было одно из первых в истории теоретических оправданий агрессивных войн. Проблема войны и мира оказалась центральной для всех без исключения направлений внешнеполитической мысли с момента ее возникновения.

Сходный взгляд на роль силового фактора в международных отношениях продемонстрировал древнегреческий мыслитель Фукидид в своей истории
«Пелопонесской войны». Одновременно Фукидид указал, что в основе политики государств лежат не столько действия конкретных личностей, сколько объективные и не зависящие от воли людей интересы. Такой взгляд на внешнюю политику соответствует концептуальным подходам, сложившимся в гораздо более поздние периоды.
Однако более или менее систематическое представление о внешней политике и международных отношениях стали формироваться в Новое время. Одним из первых мыслителей этого периода, обратившихся к изучению проблем международных отношений, был Никколо Макиавелли. Он считал, что война является неизбежной спутницей человеческой истории в силу изначальной склонности людей к насилию. Поэтому при принятии решения о начале военных действий руководитель государства не должен быть связан никакими ограничениями. Главную задачу любого государства на внешнеполитической арене Н. Макиавелли видел в достижении выгоды, защите своих интересов, при этом он считал вполне возможным и необходимым игнорировать и моральные, и правовые нормы. В мирное урегулирование конфликтных ситуаций Н. Макиавелли не верил, полагая, что только сила является реальным фактором политики.
Прямой противоположностью взглядам Н. Макиавелли была внешнеполитическая концепция голландского гуманиста Эразма Роттердамского, который видел в мире, а не в насилии и войне высшую человеческую ценность. Для предотвращения войн он предлагал ввести принцип неизменности границ, поскольку территориальные споры выступают основной причиной военных конфликтов. Другой голландский мыслитель Гуго Гроций вошел в историю как один из первых теоретиков международного права. Его научная деятельность была посвящена вопросам правового регулирования международных отношений. Творчество Г. Гроция имело явную антивоенную направленность. Он первым пришел к выводу о необходимости коллективной борьбы за поддержание мира. Ему же принадлежит одна из первых классификаций справедливых и несправедливых войн.
Поиски путей установления прочного мира, устранения войны как способа решения межгосударственных споров отличают творческое наследие представителей французской политической мысли ХVII-ХVIII веков Эмерика Крюсе и Шарля Ирине де Сен-Пьера. Э. Крюсе, невзирая на различия между нациями, рассматривал человеческое общество как единое целое. Поэтому цель политики он видел в поддержании и расширении согласия между народами. Важным направлением международного сотрудничества Э. Крюсе считал развитие международной торговли, усматривая тесную связь между уровнем экономического взаимодействия между государствами и степенью конфликтности в их отношениях. Эмерик Крюсе первым высказал предложение о создании универсальной международной организации, которая стала бы гарантом сохранения мира. По его замыслу, в эту организацию на правах полного равенства независимо от размеров территории, численности населения и географического положения должны войти все государства Европы, Азии и Африки. Возглавлять эту организацию должен Совет, состоящий из избираемых ее членами представителей. В компетенцию Совета входило бы разрешение спорных вопросов, выработка рекомендаций о методах урегулирования межгосударственных разногласий. В проекте Э. Крюсе специально оговаривалось, что ни одно государство не должно предпринимать никаких действий в конфликтной ситуации, пока не изучит соответствующие рекомендации Совета.
Созвучные с идеями Э. Крюсе мысли высказывал его соотечественник Ш. И. де Сен-Пьер. Он также считал, что государства должны заключить договор о создании международной организации. Но предлагал в значительной степени ограничить суверенитет отдельных государств и строить эту организацию на конфедеративных началах, что уменьшит риск возникновения военных конфликтов. Коллективные органы такой конфедерации предполагалось наделить довольно широкими полномочиями. Кроме этого, Сен-Пьер считал необходимым учредить международный судебный трибунал с правом применения обязательных для членов организации постановлений и создать «армию» (говоря современным языком, коллективные миротворческие силы) для использования в тех случаях, когда отдельное государство будет оказывать сопротивление общей воле конфедерации. По существу, Сен-Пьер стоял на позиции создания мирового правительства. Эта идея неоднократно высказывалась в истории социально-политической мысли.
Сторонником создания мирового правительства был и такой известный мыслитель, как Томас Гоббс. Как общеизвестно, он считал, что естественному состоянию общества соответствует «война всех против всех». Такое положение может быть преодолено только посредством заключения общественного договора и образования государства. Но в сфере межгосударственных отношений естественное состояние сохраняется и после этого. Как и Н. Макиавелли, Т. Гоббс видел в силе главный регулятор международных отношений. В естественном состоянии государства не связаны какими-либо ограничениями и стремятся к своему усилению, поэтому войны между ними неизбежны. Однако, в отличие от Макиавелли, Гоббс осуждал войны с морально-этической точки зрения и призывал к устранению их причин. А возможность прочного мира Т. Гоббс допускал только при условии функционирования мирового правительства, стоящего над властью отдельных государств.
На рубеже ХVIII-ХIХ веков развернутый план перестройки международных отношений предложил английский мыслитель, один из основоположников либерализма Иеремия Бентам. В этом плане предусматривалось создание универсальной международной организации, международного суда, коллективных вооруженных сил. И. Бентам опередил свое время, предложив полностью отказаться от колоний, поскольку они являются для метрополий бременем, а не источником прибылей, как полагали тогда многие. Международные отношения, по мнению И. Бентама, должны носить демократический характер, строиться на принципах полного равенства государств и исключать господство одних народов над другими.
Почти одновременно с И. Бентамом свой план достижения вечного мира, вытекающий из его общефилософских взглядов, выдвинул Иммануил Кант. Поскольку И. Кант отдавал приоритет морали перед правом и политикой, то он полагал, что отношения между государствами должны регулироваться теми же простыми моральными нормами, какими регулируются отношения между людьми, а сами моральные нормы станут нормами права. Эффективность и результативность любой политики будет зависеть от того, насколько она учитывает эти нормы и принципы.
Взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на международную политику имели некоторое сходство с воззрениями немецких классических философов. Также как и И. Кант, основоположники марксизма считали возможным достижение вечного мира, но путь к нему лежал, по их мнению, не через моральное совершенствование, а через классовую борьбу и революцию. Уничтожение частной собственности и классов должно было стать условием распространения простых нравственных норм, характерных для отношений между частными лицами, на отношения между народами. Но пока эта цель не достигнута К. Маркс и Ф. Энгельс, вслед за Г. Гегелем, считали войны и конфликты между государствами неизбежными и неустранимыми. Марксистское понимание проблем мировой политики и международных отношений базировалось на идеях экономического детерминизма. Сама мировая политика, по марксизму, могла появиться только после формирования мирового рынка. Буржуазия отдельных стран посредством контроля над этим рынком превращается в космополитическую силу, становится господствующим классом в мировом масштабе. Одновременно и социальный антипод буржуазии пролетариат превращается в некую интернациональную общность, не имеющую собственного отечества, но имеющую общие классовые интересы во всех странах. Пролетарская революция, призванная положить конец господству капитала, приобретает, таким образом, всемирный характер. Мировая революция призвана покончить не только с социальными, но и с национальными антагонизмами, превратить все человечество в единую общность, не знающую ни классовых различий, ни государственных границ. Классовая борьба, по мнению классиков марксизма, является движущей силой политического процесса не только на уровне отдельных стран, но и в сфере международных отношений. Национальный же суверенитет и государственные интересы второстепенные, преходящие факторы.
В. Ленин в целом придерживался тех же взглядов на международную политику, что и основоположники марксизма, но дополнил их новыми положениями. Прежде всего это касалось его теории империализма. В соответствии с постулатами этой теории, для последней стадии капитализма характерно господство монополий и финансовой олигархии внутри отдельных стран, усиление внешней экспансии, стремление к территориальному переделу мира. В. Ленин считал, что империалистическая политика имеет сугубо экономическую природу и неизбежно ведет к мировым политическим кризисам, войнам и революциям. Поддерживая марксистскую доктрину мировой революции, В. Ленин внес в нее некоторые коррективы. Но, как К. Маркс и Ф. Энгельс, он игнорировал проблемы национально-государственных интересов. Эта позиция отчетливо проявилась после прихода большевиков к власти, когда их внешняя (в значительной степени и внутренняя) политика осуществлялась в расчете на скорую победу мировой революции. Вследствие этого ни В. Ленин, ни его соратники не были особенно озабочены государственными интересами самой России, рассматривая ее лишь как плацдарм мировой революции
На рубеже XIX и XX веков стало формироваться совершенно новое направление в исследовании международных отношений геополитическое. Идея о существовании зависимости между политической жизнью государств и народов и географической средой высказывалась задолго до XX столетия. В Новое время подобные взгляды были характерны для Ш. Монтескье. В конце XIX века идеи географического детерминизма широко распространились в общественных науках, что стало непосредственной предпосылкой возникновения геополитики.
У истоков этого направления внешнеполитической мысли стояли немецкий географ Фридрих Ратцель и шведский правовед Рудольф Челлен. Заслуги последнего в основном заключаются во введении в научный обиход самого термина «геополитика». Ф. Ратцель сформулировал положение о пространстве как о непосредственной политической силе. Он полагал, что пространство это не просто территория того или иного государства, а важнейший элемент его силового потенциала.
Особое место в истории геополитических исследований занимают идеи английского ученого Хальфорда Маккиндера. Х. Маккиндер исходил из предположения, что страны, контролирующие определенные участки континентального пространства, обладают преимуществом перед другими. В 1904 году в статье «Географическая ось истории» Х. Маккиндер назвал главным, «осевым» регионом мировой истории и политики внутреннее пространство Евразии. Государство, обеспечившее себе господство в этом регионе, могло бы, по его мнению, претендовать и на мировое господство. В последующем геостратег ввел понятие Мировой остров, под которым он понимал сплошной континентальный пространственный пояс, состоящий из Европы, Азии и Африки. Осевой регион получил название Хартленда, то есть Сердцевинной земли. В 1919 году в книге «Демократические идеалы и реальность» Х. Маккиндер сформулировал свой знаменитый постулат: тот, кто контролирует Восточную Европу, господствует в Хартленде; тот, кто господствует в Хартленде, господствует над Мировым островом; тот, кто правит Мировым островом, господствует над миром. Позиция Х. Маккиндера отражала интересы Великобритании того периода, опасавшейся чрезмерного усиления двух континентальных держав Германии и России и особенно возможного союза между ними.
До первой мировой войны Х. Маккиндер считал Германию большим злом по сравнению с Россией. После окончания войны и победы русской революции он стал автором идеи «санитарного кордона», суть которого состояла в необходимости образования в Восточной Европе группы буферных государств, разделяющих Россию и Германию. Санитарный кордон должен был, с одной стороны, изолировать большевистскую Россию, а, с другой стороны, препятствовать господству в ключевом регионе как России, так и побежденной в войне Германии.
В конце своей жизни Х. Маккиндер достаточно точно спрогнозировал некоторые тенденции мирового политического развития второй половины XX века, одновременно пересмотрев свою прежнюю геополитическую концепцию. Он обозначил Северную Атлантику как Средиземный океан, являющийся опорной точкой всей Земли. И далее предположил, что прибрежные страны этого океана смогут сбалансировать могущество державы, доминирующей в Хартленде.
Германская геополитика, также как и английская, пыталась дать теоретическое обоснование внешнеполитического курса своей страны. Поскольку цели внешней политики кайзеровской, а затем гитлеровской Германии, носили откровенно агрессивный, захватнический характер, такой же характер имели и германские геополитические концепции. Уже Ф. Ратцель, исходя из принципов социал-дарвинизма, считал жизнеспособными только те государства, которые расширяют свои территории. Эти идеи развил Карл Хаусхофер, ставший центральной фигурой германской геополитики после первой мировой войны.
К. Хаусхофер ввел понятие «жизненного пространства» и рассматривал его расширение как условие существования всякого динамичного государства, претендующего на положение великой державы. Он воспринял идею противостояния континентальных и морских государств и сделал из нее вывод о том, что главным врагом Германии как континентальной страны является Великобритания. И хотя К. Хаусхофер видел возможность расширения жизненного пространства Германии на Востоке, он был сторонником союза России и Германии в рамках направленного против океанских держав евразийского блока. Несмотря на то, что многие концепции этого геополитика оказали влияние на внешнеполитическую деятельность национал-социалистов, их пути, в конце концов, разошлись. В конце второй мировой войны К. Хаусхофер был заключен в концлагерь, после освобождения из которого закончил жизнь самоубийством.
Во второй половине XX столетия центр геополитических исследований переместился в Соединенные Штаты Америки. Основателем американской школы геополитики был адмирал А. Мэхэн. В отличие от немецких и английских геополитиков он считал, что основой силового потенциала государства является его морская мощь, поэтому морские державы имеют преимущество перед континентальными. А. Мэхэн полагал необходимым для США поддерживать контроль над мировыми морскими путями, что определялось географическим положением этой страны. Американская внешняя политика на протяжении нынешнего столетия практически подтвердила эти выводы.
Особое место в американской геополитике середины XX века принадлежит Николасу Спайкмену. В отличие от Х. Маккиндера, он считал ключом контроля над миром не Хартленд, а Римленд. Под Римлендом Н. Спайкмен понимал евразийский пояс прибрежных территорий или так называемый
«маргинальный полумесяц», включающий в себя морские страны Европы, Ближний и Средний Восток, Индию, Юго-Восточную Азию и Китай. Этот пояс действительно охватывает Евразию с Запада на Восток и дает тому, кто его контролирует, немалые преимущества. Поэтому Н. Спайкмен заменяет формулу Х. Маккиндера своей: кто контролирует Римленд господствует на Евразией; кто господствует над Евразией контролирует судьбы мира. По мнению Спайкмена, географическое положение Соединенных Штатов весьма выгодно по отношению и к Хартленду, и к Римленду. США одновременно обращены двумя своими побережьями к разным оконечностям Римленда, а через Северный полюс к Хартленду, и таким образом имеют возможность контролировать баланс сил во всей Евразии. Концепция Н. Спайкмена, выдвинутая еще во время второй мировой войны, теоретически обосновала переориентацию внешней политики США на активное вмешательство в политические процессы за пределами Западного полушария.
Дальнейшим развитием идей Н. Спайкмена стала концепция другого американского геополитика С. Коэна, поделившего весь мир на геостратегические и геополитические регионы. Геостратегическими им были названы те регионы, которые играют определяющую роль в мировой политике и экономике. С. Коэн выделил всего два таких региона: мир зависящих от морской торговли океанических держав и евразийский континентальный мир. Ядром первого геостратегического региона является территория самих США с прямыми выходами к трем главным океанам Атлантическому, Тихому и Северному Ледовитому. Сердцевина второго геостратегического региона российский промышленный район, включавший европейскую часть тогдашнего СССР, Урал, Западную Сибирь и Северный Казахстан. Страны морского побережья Западной и Северной Европы также входят в состав первого геостратегического региона, как и континентальный Китай в состав второго, но занимают в них периферийное положение. Нетрудно заметить, что данная геополитическая концепция отражала мировые реалии периода «холодной войны» с присущей ему биполярной структурой международных отношений.
В годы «холодной войны» геополитическая ситуация во многих регионах оставалась относительно стабильной. Окончание же «холодной войны» вызвало, помимо всего прочего, серьезнейшие геополитические сдвиги, породившие нестабильность в прежде более или менее спокойных регионах. Эти изменения обусловили большой интерес к геополитическим исследованиям во всем мире, в том числе и в нашей стране. Такой интерес вполне закономерен, поскольку геополитика отражает объективно существующую взаимосвязь между географическими факторами и внешней политикой государства. Но следует помнить, что геополитика
лишь одно из направлений в исследовании мировой политики и международных отношений и строить реальный политический курс учитывая только геополитический аспект было бы ошибочным.
В процессе становления современной политической науки сформировалось несколько направлений теории международных отношений. Во многом они связаны с предшествующей историей социально-политической мысли. Первоначально основная дискуссия в области теории международных отношений развивалась между представителями политического идеализма и политического реализма. Первое направление воспроизводило подходы, характерные для таких мыслителей, как Г. Гроций и И. Кант. Сторонники политического идеализма надеялись добиться отказа от насильственных, военных способов в разрешении конфликтов между государствами опираясь исключительно на правовые и моральные регуляторы. Особая роль отводилась международным организациям, силе общественного мнения, системе коллективной безопасности. Примером политического идеализма являются идеи и практическая деятельность президента США Вудро Вильсона, пытавшегося после окончания первой мировой войны на основе принципов христианской морали добиться такой перестройки международных отношений, которая бы исключила в будущем войну как общественное явление. Практическим следствием идей и деятельности В. Вильсона стало создание первой универсальной организации Лиги Наций. Однако в целом политика, основанная на идеалистическом подходе, не достигла провозглашенных целей и вызвала глубокое разочарование в самих США.
Одним из результатов этого разочарования было формирование в молодой американской политологии направления политического реализма. Данное направление основывалось на традиции, восходящей к Н. Макиавелли и Т. Гоббсу и постепенно превратилось в ведущее. С точки зрения политического реализма, на международной арене постоянно идет противоборство государств, стремящихся к увеличению своего влияния. По мнению одного из основоположников политического реализма, известного американского политолога Ганса Моргентау, цели внешней политики должны определяться в терминах национального интереса и поддерживаться соответствующей силой. Анализ категорий «национальный интерес» и «национальная сила» находился в центре внимания самого Г. Моргентау и других представителей американской школы политического реализма Дж. Кеннана, К. Томпсона, Ч. Маршалла, Л. Халле, Ф. Шумана, Ч. и Ю. Ростоу, Р. Страуса-Хюпе.
В англоязычной литературе понятие «нация» тождественно понятию «государство», что соответствует западным традициям и реалиям, где давно уже сформировалось и национальное государство, и гражданское общество. Поэтому речь фактически идет о национально-государственных интересах. Представители школы политического реализма подразделяют их на постоянные, основополагающие и преходящие, промежуточные интересы. К числу первых относят:
1. «интересы национальной безопасности», под которыми подразумевается защита территории, населения и государственных институтов от внешней опасности;
2. «национальные экономические интересы», а именно развитие внешней торговли и рост инвестиций, защита интересов частного капитала за границей;
3. «интересы поддержания мирового порядка», включающие взаимоотношения с союзниками, выбор внешнеполитического курса.
Промежуточные интересы по степени значимости можно выстроить в следующем порядке:
1. «интересы выживания», то есть предотвращение угрозы самому существованию государства;
2. «жизненные интересы», то есть создание условий, препятствующих нанесению серьезного ущерба безопасности и благосостоянию всей нации;
3. «важные интересы» предотвращение нанесения «потенциально серьезного ущерба» для страны;
4. «периферийные или мелкие интересы», связанные с проблемами преимущественно локального характера.
В зависимости от конкретной ситуации, складывающейся в мировой политике, на первое место выдвигаются те или иные основополагающие или промежуточные интересы в различных сочетаниях между собой.
Речь идет о ресурсах, которые государство может задействовать для достижения целей своей внешней политики. При выявлении того. Что они понимают под «национальной силой», представители послевоенной волны политических реалистов в США находились под сильным воздействием геополитических концепций.Г. Моргентау многое заимствовал у А. Мэхэна и Н. Спайкмена. По его мнению, в структуру «национальной силы входят следующие элементы: географическое положение, природные ресурсы, производственные мощности, военный потенциал, численность населения, национальный характер, моральный дух нации, качество дипломатии.
Вместе с тем Г. Моргентау вовсе не отвергал роли права и морали в политике. Напротив, он утверждал, что политический реализм признает моральное значение политического действия. Однако американский политолог указывал на существование неизбежного противоречия между моральным императивом и требованием успешного политического действия. Государство не может, по его мнению, действовать по принципу: «Пусть мир погибнет, но справедливость должна восторжествовать!» Поэтому моральные критерии по отношению к действиям людей, определяющих государственную политику, должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени, а высшей моральной добродетелью в международных отношениях должна быть умеренность и осторожность. Г. Моргентау фактически выступил против навязывания каким-либо одним государством своих принципов всем остальным, утверждая, что политический реализм отказывается отождествлять моральные стремления какой-либо нации с универсальными моральными нормами.
Поскольку направление политического реализма было ведущим в США, то и в Западной Европе постулаты этого направления получили самое широкое распространение. Западноевропейские политологи лишь использовали концепцию Г. Моргентау и других американских реалистов для объяснения тех или иных событий в международной политике, поэтому их работы не были оригинальными в теоретическом отношении. Исключением следует считать французскую школу изучения мировой политики и международных отношений. Ее ведущим представителем в 60-е годы по праву считался выдающийся французский социолог, политолог и философ Раймон Арон.
Р. Арона нельзя называть ортодоксальным приверженцем школы политического реализма, поскольку он остро критиковал многие основополагающие тезисы, содержащиеся в работах Г. Моргентау. Вместе с тем, Р. Арон в конечном счете пришел к тем же выводам, что критикуемая им школа политического реализма.
Р. Арон считал, что для внешней политики государств характерны две символические фигуры дипломата и солдата, поскольку отношения между государствами «состоят по существу из чередования войны и мира». Каждое государство может рассчитывать в отношениях с другими государствами только на свои собственные силы и поэтому оно должно постоянно заботиться об увеличении своей мощи. Р. Арон усматривал специфику международных отношений в отсутствии единого центра, обладающего монополией на насилие и принуждение. Поэтому он признавал неизбежность конфликтов между государствами с применением силы и делал из этого вывод о том, что подлежат объяснению прежде всего причины мира, а не войны.
Несмотря на совпадение ряда базовых принципов и подходов французского социолога с аналогичными принципами и подходами школы политического реализма, между ними сохранялись и существенные различия. Р. Арон стремился дать социологическое объяснение многим феноменам в сфере мировой политики и международных отношений. Так, вслед за классиками социологии ХIХ века, он указывал на отличия между традиционным и индустриальным обществами в самом главном вопросе международных отношений в вопросе о войне и мире.
В традиционном обществе, где технологическим и экономическим фундаментом является рутинное сельскохозяйственное производство, объем материального богатства заведомо ограничен, а само богатство сводится в основном к двум главным ресурсам земле и золоту. Поэтому, указывает Р. Арон, завоевание было рентабельным видом экономической деятельности (естественно, для победителя). Таким образом, существовала рациональная мотивация использования вооруженной силы для присвоения богатств, произведенных трудом других народов. С переходом к индустриальному обществу рентабельность завоеваний стала неуклонно падать по сравнению с рентабельностью производительного труда. Происходило это потому, что развитие новых индустриальных технологий, широкое использование достижений науки и технического прогресса обусловило возможность интенсивного роста совокупного общественного богатства без расширения пространства и без завоевания силой сырьевых ресурсов. Как подчеркивал Р. Арон, во второй половине ХХ столетия экономическая прибыль, которая может быть получена в результате войны, смехотворна по сравнению с тем, что дает простое повышение производительности труда.
Однако все вышеперечисленные обстоятельства не могут полностью исключить военную силу из числа средств достижения внешнеполитических целей. Хотя значение этой силы уменьшилось, а значение экономических, идеологических и иных не чисто насильственных факторов внешней политики возросло, риск возникновения военных конфликтов не исчез. Причина тому сохранение естественного состояния в международных отношениях и, как следствие, потенциальная возможность несовпадения, конфликта государственных интересов, взаимного недоверия, роковых ошибок в принятии внешнеполитических решений. Несмотря на кардинальные изменения в системе международных отношений, сохраняются прежние стереотипы в мышлении политических лидеров и военных, стереотипы, выработанные в те времена, когда применение военной силы было само собой разумеющимся. Личностный фактор становится, таким образом, весьма важным фактором мировой политики, а в исследовании международных отношений главным направлением изучение способов и методов принятия внешнеполитических решений.
Модернизм появился в середине 50-х годов и стал своеобразным противовесом господствовавшему в сфере изучения международных отношений политическому реализму. Возникновение нового направления было обусловлено разными причинами. Во-первых, влиянием технологического и научного прогресса, новыми средствами и возможностями для теоретического и эмпирического изучения международных отношений. Во-вторых, изменениями в мировой политике, вызванными ослаблением в конце 50-х годов накала «холодной войны». В-третьих, приходом в американскую политическую науку нового поколения ученых. Куинси Райт, Мортон Каплан, Карл Фридрих и Карл Дойч, а именно с этими именами связывают рождение модернизма, стремились привнести в теорию международных отношений новые идеи и методы, частично заимствуя их из других общественных и естественных наук.
Усилия модернистов во многом были направлены на выработку некоей альтернативной политическому реализму общей теории международных отношений. Надежды на создание подобной теории были связаны с использованием для исследования мировой политики и международных отношений общей теории систем. Первая подобная попытка была предпринята в 1955 году Ч. Макклеландом, выдвинувшим предположение о том, что международные отношения следует рассматривать как систему, состоящую из взаимосвязанных частей, структура которой в значительной степени определяет поведение объединенных ею государств. Дальнейшее развитие данная концепция получила в работах М. Каплана, Дж. Розенау, Р. Розенкранца, Д. Сингера и других американских политологов. Они считали целью всякой международной системы сохранение внутреннего стабильного состояния.
В структурном отношении международная система подразделялась на отдельные подсистемы и элементы, которые во взаимодействии с окружающей средой проявляют себя как единое целое. Общее состояние международных систем определяется независимыми и зависимыми переменными. Термином «независимые переменные» обозначались основные акторы международных отношений (государства, международные организации), структура международной системы (различные типы политических и иных союзов и группировок), формы и виды взаимодействия между основными элементами системы (экономические, военные, дипломатические каналы взаимодействия в условиях либо конфликта, либо сотрудничества). Зависимые переменные включали: могущество государства (способность оказывать влияние на поведение других акторов), управление силой (применение силы одним государством против другого государства), стабильность существующей структуры и процессов в международной системе и их изменение. На основе количественного анализа перечисленных переменных предпринимались попытки построения математических моделей международных систем.
Внимание модернистов привлекал также вопрос о связи международной системы с внутренними политическими системами. Иначе говоря, проблема взаимодействия системы и среды рассматривалась как проблема воздействия внутренней политической ситуации на международные отношения и наоборот. Один из самых известных представителей модернизма 60-х годов Джеймс Розенау выделил пять основных факторов, влияющих на внешнюю политику:
1. Индивидуальные факторы, под которыми понимаются личные качества, таланты, предшествующий опыт политических деятелей, определяющие особенности принятия внешнеполитических решений данными лидерами по сравнению с другими;
2. Ролевые факторы или, иными словами, факторы, имеющие отношение к внешнему поведению государственных деятелей, обусловленные ролью, вытекающей из занимаемого ими официального положения, а не из личных качеств и характеристик;
3. Правительственные факторы, касающиеся тех аспектов правительственной структуры, которые определяют границы внешнеполитического выбора политических лидеров;
4. «Общественные переменные» основные ценности общества, степень его национального единства, уровень экономического развития и т.д.;
5. «Системные переменные», то есть факторы, определяемые воздействием внешней среды и международной системы на внешнеполитический выбор государственных лидеров (географические реальности, идеологические вызовы со стороны других государств, стабильность правительств в странах, с которыми данное государство взаимодействует в системе международных отношений и т.д.).
Неудивительно, что при таком подходе к пониманию сути внешней политики и детерминирующих ее факторов, внимание модернистов было сосредоточено на субъективной стороне международных отношений, на изучении роли отдельных личностей и групп в принятии внешнеполитических решений. Большую известность получила концепция Р. Снайдера. По его мнению, механизм принятия внешнеполитического решения можно объяснить взаимодействием трех переменных величин: ролью и взаимоотношением различных органов, поступлением в них информационных потоков и действиями отдельных лиц. Среди теоретических школ модернистского направления получила известность также теория игр. Цель теории разработка линии поведения в различных смоделированных политических и экономических ситуациях.
Основным противовесом традиционным представлениям о мировой политике и международных отношениях, начиная с 70-х годов, стала концепция транснационализма. Новое направление в изучении мировой политики и международных отношений оформилось в 1971 году с выходом в свет под редакцией Р. Кеохэйна и Дж. Ная книги «Транснациональные отношения и мировая политика». В этой работе на основе анализа сдвигов в мировом общественном развитии, происшедших к началу 70-х годов, Най и Кеохэйн констатировали резкий рост уровня взаимозависимости между отдельными странами, а также усиление взаимообмена в экономической, политической и социальной сферах. Государство больше не способно полностью контролировать такой обмен, оно утрачивает свою прежнюю монопольную роль главного субъекта международных отношений. С точки зрения сторонников транснационализма, полноправными субъектами международных отношений могут выступать транснациональные компании, неправительственные организации, отдельные города или иные территориальные общности, различные промышленные, торговые и иные предприятия, наконец, отдельные индивиды. К традиционным политическим, экономическим, военным отношениям между государствами добавляются разнообразные связи между религиозными, профессиональными, профсоюзными, деловыми кругами этих государств, причем роль последних может иногда равняться роли первых. Утрата государством прежних места и роли в международном общении нашла выражение и в терминологии замене термина
«интернациональный» (межгосударственный, исходя из западного понимания единства нации и государства) термином «транснациональный» (то есть осуществляемый помимо государства, без его непосредственно участия).
Последователи транснационализма сделали вывод, что на смену традиционным международным (межгосударственным) отношениям должна прийти новая мировая политика как механизм демократической самоорганизации качественно обновленного международного сообщества. Главные тенденции этой политики будут определяться уже не столько индивидуальными действиями отдельных государств, сколько логикой развития международных политических институтов: глобальных и региональных международных организаций, системой официальных договоров и неофициальных договоренностей, институтами международного права и мирового общественного мнения.
Транснационализм стремился реабилитировать некоторые либеральные подходы к международной политике, отвергнутые прежде как идеалистические. В частности, это касается идей И. Канта, изложенных им в трактате «О вечном мире». Одновременно приверженцы транснационализма считали возможным примирить традиционные («реалистические») и либеральные («идеалистические») взгляды на мировую политику и международные отношения, поскольку эти взгляды, по их мнению, дополняют друг друга.
Возрастание взаимозависимости и снижение роли силового фактора в международных отношениях объяснялось действием ряда объективных тенденций в мировом общественном развитии, приводящим к расширению возможностей частных субъектов и небольших государств по сравнению с возможностями великих держав. Первая тенденция связана с развитием транспорта и массовых коммуникаций. Это, в свою очередь, способствовало появлению и быстрому росту транснациональных корпораций при одновременном ослаблении правительственного контроля над их действиями. Мировая торговля стала теснить в структуре мировой экономики материальное производство, а это еще больше повысило роль транснациональных субъектов и сделало взаимозависимость между странами еще более сложной и интенсивной.
Вторая тенденция связана с процессами модернизации, урбанизации и развитием коммуникаций в странах «третьего мира». Последствиями этих процессов стали социальные сдвиги и рост национализма в этих странах, что препятствует осуществлению военных интервенций и иных традиционных средств обеспечения господства со стороны более развитых государств. Причина поражения США во Вьетнаме и Советского Союза в Афганистане и заключалась в том, что обеим сверхдержавам не удалось навязать свою волю социально мобилизованному и националистически настроенному населению бедных и отсталых стран. В этом сторонники транснационализма также видят перераспределение власти в международных отношениях от правительств к частным субъектам, в данном случае национально-освободительным движениям.
Третья тенденция также ведет к перераспределению власти, но не в пользу частных субъектов, а в пользу небольших и слабых государств. В результате широкого распространения новых технологий, в том числе и военных, отсталые страны способны укреплять свой военный потенциал даже без сколько-нибудь серьезного экономического и социального прогресса. Поэтому военное вмешательство сверхдержав на региональном уровне становится все менее «рентабельным» и тем самым уменьшается их способность влиять на ситуацию в «третьем мире».
Четвертая тенденция заключается в сокращении возможностей ведущих государств мира контролировать состояние окружающей среды. Обострение экологической и других глобальных проблем выявляет неспособность даже наиболее крупных и могущественных государств справиться с ними. Эти проблемы по своей природе являются транснациональными, поскольку включают в себя как внутриполитический, так и внешнеполитический компоненты. Решение глобальных проблем возможно только в рамках коллективных действий и сотрудничества всех государств. Отсюда исходит и стремление многих сторонников транснационализма рассматривать весь мир как глобальное гражданское общество, то есть возрождать одно из традиционных либеральных положений, которое было теоретической предпосылкой для обоснования необходимости создания наднациональных органов вплоть до образования мирового государства.
Модификация в концепции транснациональных отношений тезисов классической либеральной доктрины дает основание многим исследователям идентифицировать ее вместе с рядом более мелких направлений (например, «функциональным подходом» Э. Хааса) как неолиберализм. Формирование неолиберального взгляда на мировую политику и международные отношения является отражением существенных изменений, происшедших в мире во второй половине ХХ столетия. Эти изменения заставили вносить коррективы в свою концепцию и главного оппонента либерального направления в теории международных отношений школу политического реализма. В 70-е годы традиционный реализм трансформировался в неореализма.
Утверждение неореализма в качестве самостоятельного направления исследований международной политики связывают с выходом в свет в 1979 году книги К. Уолтца «Теория международной политики». Сохраняя приверженность традиционным постулатам классического политического реализма о естественном характере международных отношений, о национальном интересе как главной детерминанте внешней политики государств и о силе как средстве достижения целей такой политики, неореализм одновременно существенно обновил его воззрения.
В первую очередь это касается отказа от чисто этатистского подхода к мировой политике как лишь к сфере борьбы отдельных государств за могущество и влияние между собой. Новое в неореализме выразилось в признании того факта, что действия государств зависят от структуры самой системы международных отношений, в которой все большую роль начинают играть международные организации и негосударственные акторы. «Естественное состояние» международных отношений сохраняется только для великих держав, взаимодействующих между собой и определяющих структурные свойства международной системы. Действия же мелких и средних государств зависят прежде всего от их места и роли в этой системе, следовательно, для них уже не подходит прежнее представление политического реализма о целях и детерминантах внешней политики. Неореалисты вслед за неолибералами признают снижение роли чисто военных и, соответственно, возрастание роли экономических и социальных факторов в международных отношениях. Но делают это своеобразно: по их мнению, увеличивается экономическая составляющая совокупной мощи государства и относительно падает доля военной составляющей, но стремление к большей безопасности путем наращивания силы, как глубинный мотив внешнеполитического поведения самого государства, по-прежнему сохраняется.
Современные различия между неореалистами и неолибералами, по мнению американского политолога Д. Болдуина, сводятся к шести основным пунктам. Во-первых, неолибералы признают, что международная система характеризуется некоторой анархией, но, в отличие от неореалистов, считающих такую анархию основополагающей, придают большее значение наработанным во внешнеполитической практике определенным моделям взаимодействия между государствами. Во-вторых, неореалисты согласны с неолибералами в том, что широкое международное сотрудничество и объединение усилий государств в различных сферах возможно, но, в отличие от них, считают такое сотрудничество и взаимодействие трудно осуществимым и по-прежнему в большей степени зависящим от правительств, чем от частных субъектов. В-третьих, неореалисты видят в кооперации (т.е. сотрудничестве, объединении усилий) лишь относительную выгоду для государств, в то время как неолибералы настаивают на абсолютной выгоде от кооперации для всех ее участников. В-четвертых, хотя сторонники обоих подходов согласны с тезисом о том, что двумя главными приоритетами государства являются национальная мощь и экономическое благополучие, однако неореалисты отдают предпочтение первому, а неолибералы второму. В-пятых, в отличие от неолибералов, неореалисты больше подчеркивают значение действительных возможностей и ресурсов государства, чем декларируемых политических намерений. В-шестых, хотя неореалисты и признают возрастание роли международных организаций и их способности воздействовать на международные отношения, но полагают, что неолибералы преувеличивают такую возможность. К этим пунктам можно добавить и то, что, как правило, сами неолибералы склонны отрицать существование серьезных различий между ними и неореалистами, тогда как последние стремятся такие различия всячески подчеркнуть.
Теория международных отношений как раздел современной политической науки сформировалась и развивалась в условиях биполярного мира. Это не могло не отразиться на концептуальных подходах и проблематике международно-политических исследований. Все значительные прогнозы развития международных отношений предполагали сохранение и в будущем примерно той же ситуации, которая существовала четыре десятилетия после окончания второй мировой войны. Хотя некоторые политологи предсказывали вероятность изменений в системе международных отношений, ее эволюцию в сторону многополярности, но и они исходили из того, что обе сверхдержавы СССР и США
по-прежнему будут играть важнейшую роль.
Реальные сдвиги в мировой политике оказались сколь радикальными, столь и неожиданными для большинства исследователей международных отношений. В одночасье рухнули многие теоретические концепции, казавшиеся незыблемыми. Политическая картина мира меняется столь стремительно, что научная мысль не всегда за ней успевает. Среди политологов наблюдается, с одной стороны, некоторая растерянность, а, с другой стороны, стремление хоть как-то объяснить новые мировые реалии и спрогнозировать динамику дальнейших изменений в мире.
Одна из первых попыток дать теоретическое обоснование связанных с окончанием «холодной войны» изменений была предпринята еще на рубеже 80-90-х годов американским ученым и дипломатом Фрэнсисом Фукуямой. В своей нашумевшей работе «Конец истории» он выдвинул тезис о полном разрешении лежавшего в основе « холодной войны» конфликта двух идеологий либеральной демократии и коммунизма. Коммунизм потерпел поражение, и открылись перспективы для торжества принципов либеральной демократии во всем мире. Следовательно, по мнению политолога, наступил «конец истории», то есть состояние бесконфликтности. Точка зрения Фукуямы подверглась критике как идеалистическая и упрощенная.
Более серьезную дискуссию вызвала опубликованная в 1993 году статья авторитетного современного политолога С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций?». Ученый определяет цивилизации как социокультурные общности самого высшего ранга и как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Для каждой цивилизации характерно наличие некоторых объективных признаков: общности истории, религии, языка, обычаев, особенностей функционирования социальных институтов, а также субъективной самоидентификации человека. Опираясь на работы А. Тойнби и других исследователей, С. Хантингтон выделяет восемь цивилизаций: западно-христианскую и православно-христианскую, исламскую, конфуцианскую, латиноамериканскую, индуистскую, японскую и африканскую. С его точки зрения, цивилизационный фактор в международных отношениях будет постоянно усиливаться. Этот вывод обосновывается таким образом. Во-первых, различия между цивилизациями, основу которых составляют религии, наиболее существенны, эти различия складывались столетиями и они сильнее, нежели между политическими режимами. Во-вторых, усиливается взаимодействие между народами разной цивилизационной принадлежности, что ведет как к росту цивилизационного самосознания, так и к пониманию различия между цивилизациями и общности в рамках своей цивилизации. В-третьих, возрастает роль религии, причем последняя проявляется нередко в форме фундаменталистских движений. В-четвертых, ослабевает влияние Запада в незападных странах, что находит выражение в процессах девестернизации местных элит и усиленном поиске собственных цивилизационных корней. В-пятых, культурные различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, и, следовательно, менее способствуют компромиссным решениям. В-шестых, политолог отмечает усиление экономического регионализма, неразрывно связанного с цивилизационным фактором культурно-религиозная схожесть лежит в основе многих экономических организаций и интеграционных группировок.
Воздействие цивилизационного фактора на мировую политику послеокончания «холодной войны» С. Хантингтон видит в появлении синдрома «братских стран». Этот синдром заключается в ориентации государств во взаимоотношениях между собой уже не на общность идеологии и политической системы, а на цивилизационную близость. Кроме того, в качестве примера реальности цивилизационных различий он указывает на то, что основные конфликты последних лет происходят на линиях разлома между цивилизациями там, где проходит граница соприкосновения цивилизационных полей (Балканы, Кавказ, Ближний Восток).
Прогнозируя будущее, С. Хантингтон приходит к выводу о неизбежности конфликта между западной и незападными цивилизациями, причем главную опасность для Запада может представлять конфуцианско-исламский блок гипотетическая коалиция Китая с Ираном и рядом арабских и иных исламских государств. Политолог предлагает меры, которые, по его мнению, должны укрепить Запад перед новой нависшей над ним опасностью. Среди прочего он призывает обратить внимание на так называемые «расколотые страны», где правительства имеют прозападную ориентацию, но традиции, культура и история этих стран ничего общего с Западом не имеют. К таким странам С. Хантингтон относит Турцию, Мексику и Россию. От внешнеполитической ориентации последней в значительной степени будет зависеть характер международных отношений обозримого будущего, поэтому интересы Запада требуют расширения и поддержания сотрудничества с Россией.
Отношения с Россией находятся и в центре внимания другого известного американского политолога З. Бжезинского. В своей книге «Без контроля. Глобальный беспорядок на пороге ХХI века», опубликованной в 1993 году, он также пытается дать прогноз развития международных отношений после окончания «холодной войны». Однако, в отличие от цивилизационного подхода С. Хантингтона, подход З. Бжезинского основан на традиционных геополитических принципах. По его мнению, распад Советского Союза привел к геополитическому вакууму в сердцевине Евразии, что является главной причиной конфликтности по периметру всего постсоветского геополитического пространства. Вместе с активизацией ислама и объективной неспособностью США обеспечить контроль над ситуацией в регионе Среднего Востока это ведет к появлению огромной зоны нестабильности, которая может охватить часть Юго-Восточной Европы, Средний Восток и район Персидского залива, а также южную часть бывшего Советского Союза. Внутри этой, по словам политолога, «воронки водоворота насилия» имеется множество узлов потенциальных конфликтов, несущих угрозу всему миру. Степень угрозу возрастает, поскольку существует возможность вовлечения в конфликт других стран и особенно Китая (под сомнение ставится соблюдение этой страной режима нераспространения ядерного оружия).
Главную же угрозу американский политолог, известный в прошлом своими антисоветскими взглядами, видит в возобновлении имперской политики России. Не веря в необратимость демократических преобразований в нашей стране, он считает неизбежным возврат к попыткам «возрождения империи». Такая ориентация российской внешней политики, по мнению З. Бжезинского, опасна для Соединенных Штатов, ей необходимо всячески противодействовать. Поэтому в ряде статей и выступлений последних лет он развивает идею об Украине как геополитическом противовесе России, основанную на убеждении, что главное условие возрождения «российской империи» заключается в поглощении Россией Украины.
Хотя многие положения последних работ З. Бжезинского отражают сложившиеся международные реалии, нельзя не обратить внимание на его откровенно антироссийскую позицию. Это наводит на мысль, что в основе негативного отношения З. Бжезинского к СССР в годы «холодной войны» лежало не только неприятие коммунизма как идеологии.
Будущее мира после окончания «холодной войны» И. Валлерстайн склонен рисовать в мрачных тонах. В отличие от С. Хантингтона, причины грядущих конфликтов он видит не в цивилизационных, а в экономических факторах. Политолог полагает, что уже в начале ХХI века можно ожидать вызовов и даже прямых нападений государств маргинализированного, бедного и отсталого Юга на богатый Север, а также захватнических войн между самими государствами Юга, может быть с применением ядерного оружия.
Нестабильными будут и отношения внутри самого ядра «мир-системы». Экономическая конкуренция выявляет в ней три основных центра силы США, Японию и объединенную Европу. Но в дальнейшем неизбежно объединение США и Японии в единый блок, имеющий антиевропейскую направленность. Неизбежным считает И. Валлерстайн и использование этим блоком Китая для расширения своих возможностей в конкурентной борьбе с европейскими странами. В этой ситуации противовесом альянсу США с Японией и Китаем может стать создание российско-европейского блока. Россия снова будет востребована в ее традиционной роли
центра геополитического и военного могущества. Таковы в основном геополитические мысли теоретиков международных отношений и политологов, и в этой сложной борьбе меленькой Грузии придется перенести еще не мало, чтобы восстановить и сохранить свое геополитическое пространство.

Литература:

[1]. Бжезинский З. Соединенные Штаты превыше всего // Независимая газета. 1999. 24 ноября. [2]. Monlack G. The Geopolitics of NATO Enlargement // International dialogue. 1999. № 1. Р. 39.
[3]. Арбатов А. Безопасность для России и Запада // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 9. С. 5.
[4]. Энрикес X. Слишком много флагов // Компас. 1999. № 50. С. 78.
[5]. Аннан К. Обновление на переходном этапе. Нью-Йорк: ООН, 1997.
[6]. Кувалдин В. Югославский кризис и внешнеполитическая стратегия России // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 9. С. 24.
[7]. НАТО: Справочник. Брюссель, 1995. С. 57—60.
[8]. Черниченко С. Операция НАТО в Югославии и международное право // Международная жизнь. 1999. № 11. С. 108—109.
[9]. Нарочницкая Н. А. Избежать нового передела мира // Международная жизнь. 1999. № 4. С. 10.
[10]. Розанов А. Беларусь: векторы внешней политики. М.: Центр Карнеги. Рабочие тетради. 1999. № 4.
[11]. Челядинский А. Проблемы формирования новой парадигмы международных отношений // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 2000. № 2. С. 68—73.
[12]. Современные международные отношения / Под ред. Торкунова. М., 2001.
[13]. Ханингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. 1994. №1. [14]. Фукуяма Ф. Конец истории // Вопр. философии. 1990. № 3. [15]. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
[16]. Ханингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. 1994. №1.
[17]. Иванов А. И. Материалы по китайской философии. Школа Фа. Хань Фэй-цзы. СПб., 1912. [18]. Переломов Л. С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. — М, 1981. с. 331
[19]. Полянский Ф. Я., Платонов Д. Н. Экономические идеи легизма // Всемирная история экономической мысли: В 6 томах / Гл. ред. В. Н. Черковец. — М.: Мысль, 1987. — Т. I.
[20]. Попова И. Ф. «Правила императоров» танского Тай-цзуна и «Государь» Н. Макиавелли //Восток-Запад. Историко-литературный альманах 2003—2004. Под редакцией акад. В. С. Мясникова. М., 2005. С.191-203.
[21]. Эразм Роттердамский. «Похвала глупости». М., 1931.
[22]. A. T. Mahan. The Influence of Sea Power Upon History, 1660−1783. Little, Brown & Co. Boston, 1890. Repr.of 5th ed., Dover Publications, New York, 1987.
[23]. Mackinder, H.J. Democratic Ideals and Reality. New York: Holt, 1919. Available online as Democratic Ideals and Reality, Washington, DC: National Defence University Press, 1996. (англ.)

Нестан Ломаия
Доктор философских наук, ассоциированный профессор Сухумского Государственного уни верситета (Грузия)

Прочитано :


Напишите комментарии

(В своих комментариях читатели должны избегать выражения религиозной, расовой и национальной дискриминации, не использовать оскорбительных и унижающих выражений, а также призывов, противоречащих законодательству .)

Публиковать
Вы можете ввести 512 символов

Новостная Лента